По благословению архимандрита Ипполита монахиня Ага-фия (Богаткина), постриженица старца, собирала пожертво­вания на монастырь. Ей это неплохо удавалось. Ходила в чер­ном облачении по Рыльску с деревянным ящиком на груди: «Всех денег никогда не соберете, десятую часть отдавайте Господу». Ее грозный вид напоминал скорее об инквизиции, чем о Страшном Суде, но милосердные прохожие останав­ливались и доставали из кошельков бумажки с российски­ми городами. Монашество Валентина (так ее звали в миру) приняла в преклонных летах. Жизнь прожила непростую, и если «правилом веры» с натяжкой ее еще можно было назвать, то «образом кротости» — точно нет. Отца Ипполита она любила, но частенько его укоряла:

—Я хожу повсюду, деньги собираю, а ты их оборванцам и нищим раздаешь!

—Во спасение души,— кротко отвечал ей батюшка.

Вот письмо одного из таких «оборванцев», парня двадцати лет, которого старец спас от смерти.

«Здравствуйте, дорогой батюшка Ипполит! Пишет Вам великий грешник Ян из Москвы. Я к Вам приезжал в мона­стырь со своей сестрой Таней неделю назад... Уважаемый батюшка, извините за мое письмо, а то у Вас и так много дел, а я Вас отвлекаю со своими проблемами. Батюшка Ипполит, я Вам пишу от отчаяния, я весь погряз в грехах и пробле­мах. Батюшка, я довел свою семью, что они стали меня нена­видеть из-за того, что я продолжаю употреблять наркоти­ки, я вынес почти весь дом, все вещи и одежду, и продал. Я ворую дома деньги, у дедушки украл последние сто руб­лей, а он старый и инвалид первой группы. Моим родителям и сестре из-за меня не в чем ходить. А у меня вообще не оста­лось вещей, даже куртку теплую на зиму продал. Я мно­гим людям должен деньги и ото всех скрываюсь. Батюшка, я не боюсь Бога, ослабла вера, но я знаю, что на нашего Бога Иисуса Христа последняя надежда. Я знаю, что наступил конец для меня. Либо я сам умру, либо сяду в тюрьму, либо меня убьют за долги и за мои проделки. Батюшка Ипполит, я очень хочу измениться в лучшую сторону, хочу бросить наркотики, вернуть какие-нибудь вещи, украденные мной. Я хочу достойно носить имя Человек, а не быть свиньей, вором и наркоманом, я хочу быть настоящим православным христианином. Я добьюсь того, чтоб меня опять полюби­ли родители, как тогда, когда я был маленьким и хорошим, чтоб меня уважали люди и я наладил свою жизнь, конеч­но, с Божьей помощью и Вашими молитвами. Я устал так жить — колоться, воровать, быть без дома, семьи и ходить как оборванец. Я потерял все, что было у меня раньше, а было все. Дорогой батюшка Ипполит, помогите мне, пожалуй­ста. .. Помолитесь, пожалуйста, за меня, раба Божия Иоанна.

P. S. Любимый батюшка, я желаю всех благ Вам и братии и мира Вашей обители».

...К отцу Ипполиту приходили тысячи писем (в иные дни по несколько десятков сразу). Все послания он заботливо сохранял, подписывал на конвертах год, месяц, день получе­ния... Потом, после смерти батюшки, эти письма выноси­ли из его кельи мешками. Их отправители, не сговариваясь, обращались к старцу: «Дорогой мой, любимый батюшка», «Многомилостивый отец Ипполит!..»

Епископ Василъковский Пантелеймон, викарий Киевской митрополии, наместник Рождества Пресвятой Богородицы Глинской пустыни:

— В Нагорной проповеди Сам Спаситель мира и Господь наш Иисус Христос сказал: «Блаженны милостивые, ибо они помилованы будут» (Матф. 5:7). Именование «милостивый» особенно точно передает нам суть земного дара архиманд­рита Ипполита. Он получил от Господа Дар даров — Любовь Христову. Одинокие, обессиленные, изможденные странни­ки земли, с искалеченными душами и не имеющие утеше­ния, больные и убогие — все находили себе место в Рыльском Свято-Николаевском монастыре и в сердце всемилостивого батюшки. А ведь «милуяй нища взаим дает Богови» (Прит. 19:17). Думаю, он уже предстоит перед Господом в лике святых.

Еще письмо...

«Дорогой, единственный и любимый отец Ипполит! Пи­шет Вам грешная Екатерина. Хочу перед Вами покаяться в надежде на Вашу и Божью милость. Простите меня, батюшка Ипполит, за гордость, за глупость, за блудную жизнь, за все мои бесчисленные грехи, такие тяжелые. Прости меня, Господи. Мне 25 лет, я очень болею уже второй год заболе­ванием крови — лейкоз... Я верую, что Господь может меня спасти, и слезно прошу Ваших молитв... Я очень нуждаюсь в духовной помощи и совете, как исправить свою жизнь. Всем сердцем хочу приехать к Вам, но уже два месяца лежу в больнице, и меня не выписывают. Прошу Вас, помоли­тесь обо мне, чтобы мне приехать к Вам и увидеть Вас, пока я жива...»

Редко кто может вызвать в душе столь пылкое чувство раскаяния. Любовь народа, тем более молодых, всегда выби­рает лучших. Но далеко не все, конечно, этот выбор в то вре­мя разделяли.

Инок Григорий (Пенкнович):

—      И при жизни отца Ипполита, и после его блаженной кончины находятся люди, которые соблазняются о нем и говорят: «Он превратил Рыльский монастырь в сборище алкого­ликов, развратников и наркоманов». Но я задумался: почему верующие люди, казалось бы воцерковленные и все Божьи заповеди ведающие, не заметили или не оценили в нем тот
свет Христов, который просвещает всех, который старец
излучал своей любовью? Чем больше любовь, тем большее
зло она побеждает. Просто надо вспомнить то, что говори­
ли о нашем Спасителе, победившем смерть, во время Его
земной жизни: «Он ест и пьет с блудницами и мытарями».
И батюшка не изгонял и самого падшего, самого грешно­
го человека. Никем не гнушался, всем благотворил, чтобы
хотя бы некоторых спасти.

Много лет управлявший Курской епархией митрополит Курский и Рыльский Ювеналий (Тарасов) через два года пос­ле смерти батюшки в беседе с иноком Григорием задумчиво выдержал паузу:

—      Как правящий архиерей, я его ценил, уважал и все, что
было в моих силах, старался для него сделать. Кончина
батюшки была для нас неожиданной, и все мы скорбим.
Народ его любил и будет любить. Но... знаете, в Рыльском
монастыре никогда не было дисциплины. Я постоянно гово­рил отцу Ипполиту, что если послушник или паломник пьет, курит, ведет себя недостойно, то его нужно изгонять из оби­тели. Он мне вежливо отвечал: «Да-да», но все оставалось без изменений. В памяти людской отец Ипполит навсегда оста­нется добрым пастырем, душу свою полагавшим за всех, при­ходивших к нему. Подобно святому Иоанну Милостивому, он никого не отвергал и всем старался оказать помощь.

Последняя реплика заслуживает пристального внимания.

В седьмом веке Святителя Иоанна, прозванного впослед­ствии Милостивым, избрали Патриархом Александрийской Церкви. Вскоре после этого он вызвал к себе церковных эко­номов и дал им неслыханное и по тем временам поручение: «Обойдите Александрию и перепишите всех моих господ».

На вопрос, кого же он считает господами, Патриарх отве­тил: «Это те, которых вы называете нищими и убогими; они мои господа, ведь воистину могут способствовать мое­му спасению и ввести меня в вечные райские обители».

Экономы обошли всю Александрию и переписали убогих, найденных на улицах и в больницах. Их оказалось 7500 чело­век. Всем им святой Патриарх повелел выдавать необходи­мое для ежедневного пропитания.

По средам и пятницам он садился у церковных ворот и принимал всех желающих. При этом мудрый старец гово­рил: «Если для меня никогда не возбранен вход ко Господу Богу нашему и в молитве я беседую с Ним и прошу у Него, что хочу, то почему же мне не дозволить моему ближнему беспрепятственный доступ ко мне, чтобы он сообщил мне о своей обиде и нужде и просил у меня, чего хочет?»

Церковная история свидетельствует, что «ни один нуж­дающийся не уходил от него опечаленным и с пустыми рука­ми... он насыщал алчущих, одевал нагих, выкупал пленни­ков и имел попечение о странниках и больных. Щедрость его уподобилась реке, непрестанно текущей и напояющей всех жаждущих».

Святой наставлял своих подчиненных раздавать щедрую милостыню, напоминая, что они делятся не своей собствен­ностью, а Христовой. «Если же вы думаете,— говорил Патриарх,— что церковных запасов не хватит для такой великой милости, то я не желаю быть участником ваше­го неверия. Я верую Богу, что если из всей вселенной сойдутся в Александрию убогие, желая получить от нас милосты­ню, то и тогда не оскудеет наше церковное имущество».

...В Рыльск приехали именитые гости. Старец прошел­ся с ними по обители. В самом центре монастырского дво­ра, за столиком под каштаном, прикорнули двое работяг-трудников. Батюшка указал на них своим спутникам как на местную достопримечательность: «А вот наши пьяницы». Он их не идеализировал: «Тут у нас такие "сливки" собра­ны. .. Ну что ж, их выгнать? Они погибнут, в землю уйдут».

Обитель стала духовной лечебницей, «всесоюзной здравни­цей» для тысяч людей в тяжелейшем нравственном и физи­ческом состоянии. Изгнать их из монастыря значило для отца Ипполита примерно то же, что для главврача больницы — отказать в лечении больному, потому что... диагноз тяжелый.

— Рыльский монастырь— это же санаторий,— с улыб­кой говорил отец Ипполит паломникам.— Красивые места, чистый воздух, кормят двадцать четыре часа в сутки. Лучшего монастыря в России не найдешь. Приезжайте к нам!

Конечно, это ведь тонкая шутка, обличение по сути. Имеющий уши да слышит!

...Вряд ли все семь с половиной тысяч александрийских убогих были смиренными молитвенниками и благочес­тивыми христианами. Наверняка среди них было немало людей опустившихся, неблагодарных, упивавшихся вином и нечистых на руку. Однако святитель Иоанн Милостивый всерьез называл их своими господами.

«Господа» съезжались в Рыльск со всех концов России-матушки. Страннолюбивый настоятель держал для них все­гда открытыми врата обители, несмотря на настойчивые требования из Курской консистории «очистить монастырь от посторонних». Отец Ипполит только воздыхал о том, что разогнать людей нетрудно, но... попробуйте их вновь собрать.

«Со временем придут другие люди и все наладится, но если прогоним пьяниц — наступит крах». Эти, на первый взгляд, парадоксальные слова старца так и останутся «тай­ной за семью печатями», если не вспомнить вновь евангель­ские слова Христа: «...не здоровые имеют нужду во враче, но больные; Я пришел призвать не праведников, но грешни­ков к покаянию» (Map. 2:17).

Частыми гостями монастыря оказывались освободившие­ся из заключения и бездомные. Для этой категории посети­телей в братском корпусе существовали две кельи (с отдель­ным входом), которые в монастыре называли «вокзалом». Потом в них расположилась иконная лавка. Какой-то мужик, зайдя на «вокзал», ужаснулся: все вокруг в наколках, кого-то избили буквально до смерти: «Я в монастыре или на "зоне"?» Отец Ипполит грустно вздохнул: «Немного тюрьмы, немно­го больницы, немного монастыря». «Беспаспортные» граж­дане месяцами жили в обители, многие трудились на послу­шаниях. Конечно же, их поведение не было безупречным... Однажды вечером на глазах у настоятеля один из таких «трудников» что-то воровал со склада. Батюшка наблюдал за ним со стороны. На следующее утро воришка, ничтоже сумняшеся, попросил у старца денег — нужно опохмелить­ся. Украденное уже пропито. Отец Ипполит молча достал из кармана деньги, не произнеся ни слова укоризны.

Сотрудники правоохранительных органов предлагали старцу: «Отец Ипполит, давайте мы их "засадим"!» «Условно, отцы, условно... Такая-то жизнь человеческая».

И всегда он отказывался писать заявления в милицию.

Каждый желающий мог подняться к старцу на второй этаж, причем в любое время суток. Случалось, местные «господа» штурмовали его келью глубокой ночью — срочно нужны были деньги. И батюшка обычно отпирал им двери и выносил требуемую сумму.

В начале 90-х годов в монастыре происходили постоян­ные перебои в снабжении, хозяйство еще не было налаже­но. По послушанию старцу многие ездили в рыльское село Большегнеушево, где батюшка основал женский монастырь, выращивать и убирать картошку. Женщины пожалова­лись: «Вот мы все время в поле, а в храме не молимся». Отец Ипполит возразил: «Разве накормить человека не богоугод­ное дело? Бывает, и Христос приходит, и святые под видом странников. Кормите, матушки, кормите». «Главное — людей кормить»,— считал старец. Значение этих слов он не объ­яснял, но не одного предпринимателя на грани разорения отец Ипполит щедро одаривал деньгами с единственной целью: чтобы люди не потеряли работу и не остались бы без средств к существованию. А скольким он помог найти рабо­ту! В годы его настоятельства двери трапезной в монастыре были открыты для всех и каждого, с утра до вечера. В иные дни кормили по 400-500 человек.

Каждого приходившего к батюшке он вначале отправлял в трапезную. Старец говорил, что трапеза в монастыре — это продолжение церковной молитвы: «Здесь вы любовь кушае­те, а не картошечку».

«Страннолюбия не забывайте» (Евр. 13:2) — наставляет апостол Павел. «Будьте страннолюбивы друг к другу» (1 Пет. 4:9) — вторит ему апостол Петр.

Сколько сел обошел отец Ипполит! Луговка, Поповка, Тимохино, Перецелуево... Здесь почти нет дома, где бы не ступала его нога. Где-то любвеобильный старец причащал больных, где-то отпевал усопшего или освящал дом. Сотням сельчан он жертвовал деньги в их крайних нуждах. По десять тысяч рублей и более. Для людей, влачащих полунищенс­кое существование, это суммы астрономические. Но деньги были полезны не всем, и тогда батюшка объяснял: «Деньги их разбалуют, завтра они опять ко мне придут за деньгами. Пусть лучше телку у меня возьмут, станут ее выращивать, за ней ухаживать. Человек обязательно должен потрудить­ся, а не просто булку хлеба съесть». И он покупал им коров, он покупал им дома — тем, кто нуждался в этом. В каждом видел бессмертную душу. «Наш спонсор,— с любовью гово­рили о батюшке,— наш кормилец». И сегодня все знавшие его крестьяне вспоминают: «Вот мужик был! Единственный человек». Высшая похвала!

А сколько раз ему приходилось слышать такое: «Моя жена беременна. Мы оба не работаем, ребенка содержать не на что. Ей придется сделать аборт». «Боже сохрани! — предостерегал от убийства отец Ипполит. — Вот возьмите денег. Вам нужно молиться Угоднику Николаю, и Господь поможет».

Старец регулярно жертвовал деньги бедным. После рожде­ния дитяти он помогал прокормиться семействам.

Батюшка часто оказывал помощь тем, кто о ней всерьез не смел и помыслить. Как Иоанн Кронштадтский: одной рукой деньги брал, другой их раздавал. Одной очень бедной семье, мечтавшей заняться фермерством, старец купил дом и подарил двадцать коров.

Вот на что тратил деньги архимандрит Ипполит!

Инок Григорий (Пенкнович):

— Мы часто представляем себе старцев-монахов такими строгими, грозными, но, как мне кажется, выше всего это­го любовь и простота. Какой бы человек ни был солидный, в красивых рясах, какие бы ни говорил высокие слова — выше всего, когда священник простой и добрый.

«Достигайте простоты, которую дает только совершенное смирение,— призывал духовных чад старец Зосима, духов­ник Троице-Сергиевой лавры.— Словами этого не объяс­нишь, только опытом познается. В Боге и для Бога можно жить только в смирении и простоте». «А мы перестаем быть детьми. Это горе,— сетовал батюшка Ипполит,— мало в нас простоты...»

Я однажды сказал отцу Ипполиту: «Батюшка, как хоро­шо, что я именно с Вами познакомился, а не с каким-нибудь законником». Старец очень не любил законничество. Есть даже такие уважаемые пастыри, я их сейчас называть не буду, о которых отец Ипполит говорил: «Отец, знаешь, он не наше­го духа — законник». Он главный закон признавал — закон Любви. А когда Дух подменяет буква... К себе лучше этот закон примени, не к другим. Батюшка не был проповедни­ком, тем более златоустом. Но он проповедовал примером собственной жизни. Это самая живая и самая действенная проповедь, которая только может быть на земле. Всего-то лишь два-три ключевых слова: «Ну, отец, терпи», «Помоги тебе, Господи!», «Здоровья тебе». Еще несколько фраз гово­рил отец Ипполит, и те, кто приходил к нему с тяжелейшим грузом грехов, житейских проблем, скорбей и переживаний, выходили из храма обновленными, с сияющими лицами. И несли это сияние в мир. Тысячи лучей!

Слова-ответы старца точно соответствовали «запросу серд­ца» вопрошавшего. У поэта нет лишних слов, у мастера нет неточных движений.

В монастырь забрело стадо коров. Буренки принадлежали жителям Пригородной слободки. Отец Ипполит взял хво­ростинку и повел их на монастырский луг. Коровы с удо­вольствием жевали сочную траву, а старец стоял рядом — сторожил. Увидев это, двое послушников хотели было отогнать животных, чтобы они не поедали траву монастыр­ского стада и старец не утруждал бы себя обязанностями пастуха, но батюшка остановил их: «Вы же христиане. Пусть пасутся. Если они останутся голодными, то не дадут молока». И сам остался с коровами на лугу. Буренок он очень любил. Крестьянин по рождению, рыльский настоятель знал цену корове в хозяйстве: «Отец, они же безгрешны!» Поэтому, занимаясь ими для пользы практической, он, наверное, отдыхал душой. Бессловесные твари умиротворяют.

Но к коровам отец Ипполит не привязывался, не «при­кипал», творение не могло заменить Творца... Если коро­ва сдыхала, он не расстраивался: «Сколько голодных зверей и птиц вокруг — будет им что поесть. Господь сейчас всех накормит». Он не стремился собрать в монастыре «сталинс­кое стадо» лучших пород крупного рогатого скота. Если бы он к этому стремился, милостыня оказалась бы невозмож­на. Среди монастырских буренок было немало больных, истощенных, которых батюшка покупал (другой бы даром не взял) у бедных и неимущих.

Случалось, что какую-нибудь «доходягу» старцу просто «впаривали» внаглую. Он мягко взывал к совести навязчи­вых продавцов: «Матушки, да нам не нужны коровы. Что вы, ведь у нас коров дороже шести тысяч и не продают». Потом уступал: «Отец Даниил, ну, дайте Вы им эти двенадцать тысяч, раз они так просят». И пояснял: «Отец, это немощь...»

Монастырь продавал молоко на розлив на улицах Рыльска. Причем, если на городском базаре три литра молока стоили около тридцати рублей, монастырское отдавали за десять. Рано утром в центре города выстраивалась благодарная оче­редь. Старцу не раз советовали поднять цену, но он всякий раз отказывался: «Мы продаем дешевое молоко, и старички его покупают. Это жертва. Господь ее принимает».

Не диво ли? Обитель торговала себе в убыток, а точнее ска­зать, продавала за бесценок молоко, сливки, творог, и при этом ее достаток не умалялся, скорее наоборот. Конечно, эта милость стоила большого напряжения и настоятелю, и мона­стырю в целом — как в духовном, так и в материальном смысле... Но милосердие рыльского подвижника, его совер­шенное упование на Господа привлекали на монастырь осо­бое благословение Божие. Вот в чем, быть может, разгадка слов старца: «Выгоним пьяниц — наступит крах». И покуда сострадательный батюшка изливал милость на притекав­ших к нему, «мука в кадке не истощалась и масло в кувшине не убывало» (3 Цар. 17:14).