По благословению архимандрита Ипполита монахиня Ага-фия (Богаткина), постриженица старца, собирала пожертвования на монастырь. Ей это неплохо удавалось. Ходила в черном облачении по Рыльску с деревянным ящиком на груди: «Всех денег никогда не соберете, десятую часть отдавайте Господу». Ее грозный вид напоминал скорее об инквизиции, чем о Страшном Суде, но милосердные прохожие останавливались и доставали из кошельков бумажки с российскими городами. Монашество Валентина (так ее звали в миру) приняла в преклонных летах. Жизнь прожила непростую, и если «правилом веры» с натяжкой ее еще можно было назвать, то «образом кротости» — точно нет. Отца Ипполита она любила, но частенько его укоряла:
—Я хожу повсюду, деньги собираю, а ты их оборванцам и нищим раздаешь!
—Во спасение души,— кротко отвечал ей батюшка.
Вот письмо одного из таких «оборванцев», парня двадцати лет, которого старец спас от смерти.
«Здравствуйте, дорогой батюшка Ипполит! Пишет Вам великий грешник Ян из Москвы. Я к Вам приезжал в монастырь со своей сестрой Таней неделю назад... Уважаемый батюшка, извините за мое письмо, а то у Вас и так много дел, а я Вас отвлекаю со своими проблемами. Батюшка Ипполит, я Вам пишу от отчаяния, я весь погряз в грехах и проблемах. Батюшка, я довел свою семью, что они стали меня ненавидеть из-за того, что я продолжаю употреблять наркотики, я вынес почти весь дом, все вещи и одежду, и продал. Я ворую дома деньги, у дедушки украл последние сто рублей, а он старый и инвалид первой группы. Моим родителям и сестре из-за меня не в чем ходить. А у меня вообще не осталось вещей, даже куртку теплую на зиму продал. Я многим людям должен деньги и ото всех скрываюсь. Батюшка, я не боюсь Бога, ослабла вера, но я знаю, что на нашего Бога Иисуса Христа последняя надежда. Я знаю, что наступил конец для меня. Либо я сам умру, либо сяду в тюрьму, либо меня убьют за долги и за мои проделки. Батюшка Ипполит, я очень хочу измениться в лучшую сторону, хочу бросить наркотики, вернуть какие-нибудь вещи, украденные мной. Я хочу достойно носить имя Человек, а не быть свиньей, вором и наркоманом, я хочу быть настоящим православным христианином. Я добьюсь того, чтоб меня опять полюбили родители, как тогда, когда я был маленьким и хорошим, чтоб меня уважали люди и я наладил свою жизнь, конечно, с Божьей помощью и Вашими молитвами. Я устал так жить — колоться, воровать, быть без дома, семьи и ходить как оборванец. Я потерял все, что было у меня раньше, а было все. Дорогой батюшка Ипполит, помогите мне, пожалуйста. .. Помолитесь, пожалуйста, за меня, раба Божия Иоанна.
P. S. Любимый батюшка, я желаю всех благ Вам и братии и мира Вашей обители».
...К отцу Ипполиту приходили тысячи писем (в иные дни по несколько десятков сразу). Все послания он заботливо сохранял, подписывал на конвертах год, месяц, день получения... Потом, после смерти батюшки, эти письма выносили из его кельи мешками. Их отправители, не сговариваясь, обращались к старцу: «Дорогой мой, любимый батюшка», «Многомилостивый отец Ипполит!..»
Епископ Василъковский Пантелеймон, викарий Киевской митрополии, наместник Рождества Пресвятой Богородицы Глинской пустыни:
— В Нагорной проповеди Сам Спаситель мира и Господь наш Иисус Христос сказал: «Блаженны милостивые, ибо они помилованы будут» (Матф. 5:7). Именование «милостивый» особенно точно передает нам суть земного дара архимандрита Ипполита. Он получил от Господа Дар даров — Любовь Христову. Одинокие, обессиленные, изможденные странники земли, с искалеченными душами и не имеющие утешения, больные и убогие — все находили себе место в Рыльском Свято-Николаевском монастыре и в сердце всемилостивого батюшки. А ведь «милуяй нища взаим дает Богови» (Прит. 19:17). Думаю, он уже предстоит перед Господом в лике святых.
Еще письмо...
«Дорогой, единственный и любимый отец Ипполит! Пишет Вам грешная Екатерина. Хочу перед Вами покаяться в надежде на Вашу и Божью милость. Простите меня, батюшка Ипполит, за гордость, за глупость, за блудную жизнь, за все мои бесчисленные грехи, такие тяжелые. Прости меня, Господи. Мне 25 лет, я очень болею уже второй год заболеванием крови — лейкоз... Я верую, что Господь может меня спасти, и слезно прошу Ваших молитв... Я очень нуждаюсь в духовной помощи и совете, как исправить свою жизнь. Всем сердцем хочу приехать к Вам, но уже два месяца лежу в больнице, и меня не выписывают. Прошу Вас, помолитесь обо мне, чтобы мне приехать к Вам и увидеть Вас, пока я жива...»
Редко кто может вызвать в душе столь пылкое чувство раскаяния. Любовь народа, тем более молодых, всегда выбирает лучших. Но далеко не все, конечно, этот выбор в то время разделяли.
Инок Григорий (Пенкнович):
— И при жизни отца Ипполита, и после его блаженной кончины находятся люди, которые соблазняются о нем и говорят: «Он превратил Рыльский монастырь в сборище алкоголиков, развратников и наркоманов». Но я задумался: почему верующие люди, казалось бы воцерковленные и все Божьи заповеди ведающие, не заметили или не оценили в нем тот
свет Христов, который просвещает всех, который старец
излучал своей любовью? Чем больше любовь, тем большее
зло она побеждает. Просто надо вспомнить то, что говори
ли о нашем Спасителе, победившем смерть, во время Его
земной жизни: «Он ест и пьет с блудницами и мытарями».
И батюшка не изгонял и самого падшего, самого грешно
го человека. Никем не гнушался, всем благотворил, чтобы
хотя бы некоторых спасти.
Много лет управлявший Курской епархией митрополит Курский и Рыльский Ювеналий (Тарасов) через два года после смерти батюшки в беседе с иноком Григорием задумчиво выдержал паузу:
— Как правящий архиерей, я его ценил, уважал и все, что
было в моих силах, старался для него сделать. Кончина
батюшки была для нас неожиданной, и все мы скорбим.
Народ его любил и будет любить. Но... знаете, в Рыльском
монастыре никогда не было дисциплины. Я постоянно говорил отцу Ипполиту, что если послушник или паломник пьет, курит, ведет себя недостойно, то его нужно изгонять из обители. Он мне вежливо отвечал: «Да-да», но все оставалось без изменений. В памяти людской отец Ипполит навсегда останется добрым пастырем, душу свою полагавшим за всех, приходивших к нему. Подобно святому Иоанну Милостивому, он никого не отвергал и всем старался оказать помощь.
Последняя реплика заслуживает пристального внимания.
В седьмом веке Святителя Иоанна, прозванного впоследствии Милостивым, избрали Патриархом Александрийской Церкви. Вскоре после этого он вызвал к себе церковных экономов и дал им неслыханное и по тем временам поручение: «Обойдите Александрию и перепишите всех моих господ».
На вопрос, кого же он считает господами, Патриарх ответил: «Это те, которых вы называете нищими и убогими; они мои господа, ведь воистину могут способствовать моему спасению и ввести меня в вечные райские обители».
Экономы обошли всю Александрию и переписали убогих, найденных на улицах и в больницах. Их оказалось 7500 человек. Всем им святой Патриарх повелел выдавать необходимое для ежедневного пропитания.
По средам и пятницам он садился у церковных ворот и принимал всех желающих. При этом мудрый старец говорил: «Если для меня никогда не возбранен вход ко Господу Богу нашему и в молитве я беседую с Ним и прошу у Него, что хочу, то почему же мне не дозволить моему ближнему беспрепятственный доступ ко мне, чтобы он сообщил мне о своей обиде и нужде и просил у меня, чего хочет?»
Церковная история свидетельствует, что «ни один нуждающийся не уходил от него опечаленным и с пустыми руками... он насыщал алчущих, одевал нагих, выкупал пленников и имел попечение о странниках и больных. Щедрость его уподобилась реке, непрестанно текущей и напояющей всех жаждущих».
Святой наставлял своих подчиненных раздавать щедрую милостыню, напоминая, что они делятся не своей собственностью, а Христовой. «Если же вы думаете,— говорил Патриарх,— что церковных запасов не хватит для такой великой милости, то я не желаю быть участником вашего неверия. Я верую Богу, что если из всей вселенной сойдутся в Александрию убогие, желая получить от нас милостыню, то и тогда не оскудеет наше церковное имущество».
...В Рыльск приехали именитые гости. Старец прошелся с ними по обители. В самом центре монастырского двора, за столиком под каштаном, прикорнули двое работяг-трудников. Батюшка указал на них своим спутникам как на местную достопримечательность: «А вот наши пьяницы». Он их не идеализировал: «Тут у нас такие "сливки" собраны. .. Ну что ж, их выгнать? Они погибнут, в землю уйдут».
Обитель стала духовной лечебницей, «всесоюзной здравницей» для тысяч людей в тяжелейшем нравственном и физическом состоянии. Изгнать их из монастыря значило для отца Ипполита примерно то же, что для главврача больницы — отказать в лечении больному, потому что... диагноз тяжелый.
— Рыльский монастырь— это же санаторий,— с улыбкой говорил отец Ипполит паломникам.— Красивые места, чистый воздух, кормят двадцать четыре часа в сутки. Лучшего монастыря в России не найдешь. Приезжайте к нам!
Конечно, это ведь тонкая шутка, обличение по сути. Имеющий уши да слышит!
...Вряд ли все семь с половиной тысяч александрийских убогих были смиренными молитвенниками и благочестивыми христианами. Наверняка среди них было немало людей опустившихся, неблагодарных, упивавшихся вином и нечистых на руку. Однако святитель Иоанн Милостивый всерьез называл их своими господами.
«Господа» съезжались в Рыльск со всех концов России-матушки. Страннолюбивый настоятель держал для них всегда открытыми врата обители, несмотря на настойчивые требования из Курской консистории «очистить монастырь от посторонних». Отец Ипполит только воздыхал о том, что разогнать людей нетрудно, но... попробуйте их вновь собрать.
«Со временем придут другие люди и все наладится, но если прогоним пьяниц — наступит крах». Эти, на первый взгляд, парадоксальные слова старца так и останутся «тайной за семью печатями», если не вспомнить вновь евангельские слова Христа: «...не здоровые имеют нужду во враче, но больные; Я пришел призвать не праведников, но грешников к покаянию» (Map. 2:17).
Частыми гостями монастыря оказывались освободившиеся из заключения и бездомные. Для этой категории посетителей в братском корпусе существовали две кельи (с отдельным входом), которые в монастыре называли «вокзалом». Потом в них расположилась иконная лавка. Какой-то мужик, зайдя на «вокзал», ужаснулся: все вокруг в наколках, кого-то избили буквально до смерти: «Я в монастыре или на "зоне"?» Отец Ипполит грустно вздохнул: «Немного тюрьмы, немного больницы, немного монастыря». «Беспаспортные» граждане месяцами жили в обители, многие трудились на послушаниях. Конечно же, их поведение не было безупречным... Однажды вечером на глазах у настоятеля один из таких «трудников» что-то воровал со склада. Батюшка наблюдал за ним со стороны. На следующее утро воришка, ничтоже сумняшеся, попросил у старца денег — нужно опохмелиться. Украденное уже пропито. Отец Ипполит молча достал из кармана деньги, не произнеся ни слова укоризны.
Сотрудники правоохранительных органов предлагали старцу: «Отец Ипполит, давайте мы их "засадим"!» «Условно, отцы, условно... Такая-то жизнь человеческая».
И всегда он отказывался писать заявления в милицию.
Каждый желающий мог подняться к старцу на второй этаж, причем в любое время суток. Случалось, местные «господа» штурмовали его келью глубокой ночью — срочно нужны были деньги. И батюшка обычно отпирал им двери и выносил требуемую сумму.
В начале 90-х годов в монастыре происходили постоянные перебои в снабжении, хозяйство еще не было налажено. По послушанию старцу многие ездили в рыльское село Большегнеушево, где батюшка основал женский монастырь, выращивать и убирать картошку. Женщины пожаловались: «Вот мы все время в поле, а в храме не молимся». Отец Ипполит возразил: «Разве накормить человека не богоугодное дело? Бывает, и Христос приходит, и святые под видом странников. Кормите, матушки, кормите». «Главное — людей кормить»,— считал старец. Значение этих слов он не объяснял, но не одного предпринимателя на грани разорения отец Ипполит щедро одаривал деньгами с единственной целью: чтобы люди не потеряли работу и не остались бы без средств к существованию. А скольким он помог найти работу! В годы его настоятельства двери трапезной в монастыре были открыты для всех и каждого, с утра до вечера. В иные дни кормили по 400-500 человек.
Каждого приходившего к батюшке он вначале отправлял в трапезную. Старец говорил, что трапеза в монастыре — это продолжение церковной молитвы: «Здесь вы любовь кушаете, а не картошечку».
«Страннолюбия не забывайте» (Евр. 13:2) — наставляет апостол Павел. «Будьте страннолюбивы друг к другу» (1 Пет. 4:9) — вторит ему апостол Петр.
Сколько сел обошел отец Ипполит! Луговка, Поповка, Тимохино, Перецелуево... Здесь почти нет дома, где бы не ступала его нога. Где-то любвеобильный старец причащал больных, где-то отпевал усопшего или освящал дом. Сотням сельчан он жертвовал деньги в их крайних нуждах. По десять тысяч рублей и более. Для людей, влачащих полунищенское существование, это суммы астрономические. Но деньги были полезны не всем, и тогда батюшка объяснял: «Деньги их разбалуют, завтра они опять ко мне придут за деньгами. Пусть лучше телку у меня возьмут, станут ее выращивать, за ней ухаживать. Человек обязательно должен потрудиться, а не просто булку хлеба съесть». И он покупал им коров, он покупал им дома — тем, кто нуждался в этом. В каждом видел бессмертную душу. «Наш спонсор,— с любовью говорили о батюшке,— наш кормилец». И сегодня все знавшие его крестьяне вспоминают: «Вот мужик был! Единственный человек». Высшая похвала!
А сколько раз ему приходилось слышать такое: «Моя жена беременна. Мы оба не работаем, ребенка содержать не на что. Ей придется сделать аборт». «Боже сохрани! — предостерегал от убийства отец Ипполит. — Вот возьмите денег. Вам нужно молиться Угоднику Николаю, и Господь поможет».
Старец регулярно жертвовал деньги бедным. После рождения дитяти он помогал прокормиться семействам.
Батюшка часто оказывал помощь тем, кто о ней всерьез не смел и помыслить. Как Иоанн Кронштадтский: одной рукой деньги брал, другой их раздавал. Одной очень бедной семье, мечтавшей заняться фермерством, старец купил дом и подарил двадцать коров.
Вот на что тратил деньги архимандрит Ипполит!
Инок Григорий (Пенкнович):
— Мы часто представляем себе старцев-монахов такими строгими, грозными, но, как мне кажется, выше всего этого любовь и простота. Какой бы человек ни был солидный, в красивых рясах, какие бы ни говорил высокие слова — выше всего, когда священник простой и добрый.
«Достигайте простоты, которую дает только совершенное смирение,— призывал духовных чад старец Зосима, духовник Троице-Сергиевой лавры.— Словами этого не объяснишь, только опытом познается. В Боге и для Бога можно жить только в смирении и простоте». «А мы перестаем быть детьми. Это горе,— сетовал батюшка Ипполит,— мало в нас простоты...»
Я однажды сказал отцу Ипполиту: «Батюшка, как хорошо, что я именно с Вами познакомился, а не с каким-нибудь законником». Старец очень не любил законничество. Есть даже такие уважаемые пастыри, я их сейчас называть не буду, о которых отец Ипполит говорил: «Отец, знаешь, он не нашего духа — законник». Он главный закон признавал — закон Любви. А когда Дух подменяет буква... К себе лучше этот закон примени, не к другим. Батюшка не был проповедником, тем более златоустом. Но он проповедовал примером собственной жизни. Это самая живая и самая действенная проповедь, которая только может быть на земле. Всего-то лишь два-три ключевых слова: «Ну, отец, терпи», «Помоги тебе, Господи!», «Здоровья тебе». Еще несколько фраз говорил отец Ипполит, и те, кто приходил к нему с тяжелейшим грузом грехов, житейских проблем, скорбей и переживаний, выходили из храма обновленными, с сияющими лицами. И несли это сияние в мир. Тысячи лучей!
Слова-ответы старца точно соответствовали «запросу сердца» вопрошавшего. У поэта нет лишних слов, у мастера нет неточных движений.
В монастырь забрело стадо коров. Буренки принадлежали жителям Пригородной слободки. Отец Ипполит взял хворостинку и повел их на монастырский луг. Коровы с удовольствием жевали сочную траву, а старец стоял рядом — сторожил. Увидев это, двое послушников хотели было отогнать животных, чтобы они не поедали траву монастырского стада и старец не утруждал бы себя обязанностями пастуха, но батюшка остановил их: «Вы же христиане. Пусть пасутся. Если они останутся голодными, то не дадут молока». И сам остался с коровами на лугу. Буренок он очень любил. Крестьянин по рождению, рыльский настоятель знал цену корове в хозяйстве: «Отец, они же безгрешны!» Поэтому, занимаясь ими для пользы практической, он, наверное, отдыхал душой. Бессловесные твари умиротворяют.
Но к коровам отец Ипполит не привязывался, не «прикипал», творение не могло заменить Творца... Если корова сдыхала, он не расстраивался: «Сколько голодных зверей и птиц вокруг — будет им что поесть. Господь сейчас всех накормит». Он не стремился собрать в монастыре «сталинское стадо» лучших пород крупного рогатого скота. Если бы он к этому стремился, милостыня оказалась бы невозможна. Среди монастырских буренок было немало больных, истощенных, которых батюшка покупал (другой бы даром не взял) у бедных и неимущих.
Случалось, что какую-нибудь «доходягу» старцу просто «впаривали» внаглую. Он мягко взывал к совести навязчивых продавцов: «Матушки, да нам не нужны коровы. Что вы, ведь у нас коров дороже шести тысяч и не продают». Потом уступал: «Отец Даниил, ну, дайте Вы им эти двенадцать тысяч, раз они так просят». И пояснял: «Отец, это немощь...»
Монастырь продавал молоко на розлив на улицах Рыльска. Причем, если на городском базаре три литра молока стоили около тридцати рублей, монастырское отдавали за десять. Рано утром в центре города выстраивалась благодарная очередь. Старцу не раз советовали поднять цену, но он всякий раз отказывался: «Мы продаем дешевое молоко, и старички его покупают. Это жертва. Господь ее принимает».
Не диво ли? Обитель торговала себе в убыток, а точнее сказать, продавала за бесценок молоко, сливки, творог, и при этом ее достаток не умалялся, скорее наоборот. Конечно, эта милость стоила большого напряжения и настоятелю, и монастырю в целом — как в духовном, так и в материальном смысле... Но милосердие рыльского подвижника, его совершенное упование на Господа привлекали на монастырь особое благословение Божие. Вот в чем, быть может, разгадка слов старца: «Выгоним пьяниц — наступит крах». И покуда сострадательный батюшка изливал милость на притекавших к нему, «мука в кадке не истощалась и масло в кувшине не убывало» (3 Цар. 17:14).